Оцените этот текст
Обратно в лисью библиотеку
примечание серебристого лиса:
И этот текст в редакции В. Бугрова точно выигрывал! Ред. Бугрова см. в "Уральском следопыте". Если удастся найти журнал, пересканирую оттуда.
Сергей Другаль. ВИШНЕВЫЙ КОМПОТ БЕЗ КОСТОЧЕК
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Язычники". СпБ., "Азбука", 1997.
OCR & spellcheck by HarryFan, 20 October 2000
-----------------------------------------------------------------------
Воспитатели летнего лагеря дошкольников при океанском центре Института
реставрации природы пребывали на песчаном пляжике на берегу озера, там,
где неподалеку рыжая саванна упирается в зеленую границу леса.
- Гром нервничает, - сказал Рахматулла.
- Он всегда неспокоен, если Варсонофий облизывается. - Олле играл
кисточкой львиного хвоста. - Вообще, псу развернуться негде. - Олле
вытянулся на песке, положив голову на львиный бок.
Нури сосредоточенно рассматривал синего жука, застывшего на желтой
кувшинке. Какая-то птаха кричала в лесу радостно и тонко. Хогард
откинулся, подставляя солнцу незагорающее лицо, серьга в его ухе
нестерпимо сверкала.
- А вчера бувескул высветлил компот и раздвоился. - Хогард старался
поймать взгляд Нури. - Это, скажу вам, зрелище.
- Это что, - пробормотал Нури.
Жук слетел с кувшинки и копошился в песке у морды Грома. Пес прикрыл
его лапой, прислонился ухом, вслушиваясь.
- У меня третьего дня двое завернулись в гракулу. - Иван Иванов доел
персик, закопал в песок косточку, потом вытащил из носа Рахматуллы
длиннющего ужа и швырнул его в озеро. Уж поплыл, оставляя на зеркальной
глади усатый след.
- Не может быть. - Олле приподнял голову. - Гракула уплощается, если
она перед тем кубична.
- Именно. Они подстерегли такой момент и гладили ее в четыре ладошки.
- В четыре? Кто бы не уплощился... - Рахматулла проводил взглядом ужа,
потрогал себя за нос. Потом закинул ноги за плечи, встал на руки и застыл
в этой невозможной позе.
Иван насыпал над косточкой холмик, набрал в горсть воды и полил.
Истомная жара погружала в дремоту, и горизонт расплывался в колышущемся
мареве. Гром залез в воду, улегся мордой к берегу. С усов его капало.
В пещере запищал зуммер и послышался голос Отшельника:
- Это вас, Олле. Сатон говорит, что вход в центр кто-то блокировал. Он
интересуется вашим мнением.
Олле встал, и лев тут же полез в воду в сторонке от пса.
В пещере было сумрачно и прохладно. Отшельник сидел в плетеном кресле
над чертежами механозебры, а над письменным столом в туманном сфероиде
фокусировалось объемное изображение Сатона. Они о чем-то тихо беседовали.
- Я слушаю, здравствуй, дед, - сказал Олле.
- Ни Нури нет, ни Ивана. - Сатон форсировал звук. - Куда все
подевались?
- Педсовет у них. А я там в качестве сочувствующего.
- Педсовет! А у меня тут гад лежит. Смотри.
В сфероиде возникло знакомое изображение входа в центр ИРП. На белых
ступенях между двумя золотыми дельфинами разлеглась огромная серая кобра.
Голова ее была приподнята и беспокойно шевелилась.
- Ни войти, ни выйти. - В сфероиде снова возник Сатон.
- Это не опасно. Идите смело.
- То есть?
- Это голограмма, дед. Через нее ступени просвечивают. Видимо, Нурина
ребятня забавляется.
- М-да, - Сатон дернул себя за бороду, - с вами не соскучишься.
Олле вышел из пещеры, задвинув за собой занавес. Конь, мокрый после
купания, ждал его, и Олле прижался к прохладному боку. Воспитатели уже
искупались и снова валялись на песке. Только Нури, равнодушный к жаре, о
чем-то сосредоточенно думал.
- Там кто-то из твоих сфокусировал змею... - сказал Олле.
- Это что, - махнул рукой Нури. - Это ерунда. Хуже всего, что я тоже
погряз.
- А кто еще? - спросил Иван. - И в чем?
Персиковая косточка уже проросла, и Иван нетерпеливо вытягивал из песка
маленький ствол, распрямлял ветви и проглаживал между пальцами листики. На
глазах под его руками завязались бутоны и распустились в соцветия.
- Опылять пора, - пробормотал Иван. Он вызволил из шевелюры Хогарда
неведомо откуда взявшегося шмеля и поднес его к деревцу. Шмель с довольным
урчанием принялся за работу.
- ...в самодовольстве, Иван. А что? Все у нас здоровы, веселы, учебные
программы выполняются. Да и сезон на исходе. Не жизнь - сплошной
санаторий. Олле вон укрощает и без того кроткого, аки агнец, льва, Хогард
шлифует свои коллекционные алмазы. А мы, между прочим, на работе.
- Я что, я охотник, - зевнул Олле.
Хогард придвинулся к Нури, тронул за руку:
- Что с тобой, Нури?
- Беда у него, - сказал Иван, снимая с деревца персик. - Попробуй, - он
протянул его Нури. - Кот у него в холодильнике.
Было так. Детская столовая опустела. Разошлись, закончив дела, старшие
дежурные, и лишь посапывал за стенкой кухонный автомат да звенели за
открытыми окнами ребячьи голоса. Нури прошел между столиками, одобряя
чистоту, и вдруг услышал всхлипывания. Возле последнего стола сидела на
полу девчушка и размазывала по щекам слезы. Маленький фокстерьер стоял
мордой в угол и шевелил обрубком хвоста. Кто-то пренебрег запретом и
притащил щенка. Это вполне могло быть. Но забыть щенка в столовой - такого
быть не могло.
Нури присел на корточки, щенок не оглянулся и так же мерно вилял
хвостиком.
- Они его загип-п-нотизировали, а мне жалко, и я плачу. А как вишневый
компот, так они его сливают в ведро. Я не возражаю. Если бувескул тоже
любит компот, пусть...
Нури подхватил щенка на ладонь, ощущая странную одеревенелость
животного, и поставил на подоконник. Щенок не изменил ни позы, ни
поведения.
- Вундеркинды, - сказал Нури. Он обеими руками гладил щенка, снимая
наваждение. Тот обмяк, тявкнул и сбежал.
Нури недоверчиво оглядел столовую, ожидая новых сюрпризов. И сюрприз
был. Выходя, он машинально открыл холодильник, и оттуда с мявом выскочил
кот.
- Дожили, - разглядывая дымящегося от злости кота, произнес Нури.
Девчушка заревела в голос.
- Кто это сделал? - спросил Олле, и воспитатели молча воззрились на
него. - Но кто-то же это сделал. Загипнотизировал щенка, запер кота...
Бедные животные.
- Не надо сюсюкать. - Нури раскусил персик. - Нам сюсюкать ни к чему.
- Но...
- И я говорю, Олле, плохие мы воспитатели. Но не настолько плохие,
чтобы искать виновных.
- Дети, есть дети. - Хогард раздробил в ладони округлый камень,
отбросил крошки. - Только я, видимо, непригоден для этой работы. Мне под
землей как-то спокойней. Здесь я как-то теряюсь. Не умею делать замечаний,
весь в сомнениях, так ли поступаю, а на многие вопросы не знаю ответа и
тогда говорю: не знаю.
- Ну и правильно.
- Но это роняет мой авторитет воспитателя.
- Вот, - сказал Нури. - Вот здесь наша общая ошибка. По себе знаю:
стоит начать думать об авторитете, как сразу невольно начинаешь принимать
позы. А позу от детей не спрячешь, как кота в холодильник. И потом, вам не
режет слух словосочетание "авторитет воспитателя"?
- А почему должно резать?
- Потому, что оно подразумевает авторитет профессии. Авторитетной же
может быть только личность.
"Нури не совсем прав, - подумал Иван Иванов. - Врач и воспитатель
должны быть авторитетны изначально, потому и сложны экзамены для
кандидатов в воспитатели". Иван оглядел выращенное деревце, уловил
признаки увядания - еще день простоит и засохнет. Пусть. Подобные чудеса
недолговечны.
- По-моему, ваши беды оттого, что вы погрязли в буднях, что и имел в
виду Нури, - сказал Олле. - И потеряли ореол героев, столь привлекательный
для детей.
- А Марья Ванна? Как у нее с ореолом?
- Бабка другое дело, Рахматулла. Она у истоков, а вы неофиты, вы
начинающие...
Бабку привел Сатон. Директор Института реставрации природы был с ней
почтителен, а бабка с виду была неулыбчива и свирепа.
- Познакомьтесь, - сказал Сатон. - Марья Ивановна, няня. А это ваши
ученики. Рахматулла Хикметов (Рахматулла сделал шаг вперед и склонил
голову), космонавт, йог: Пока единственный, кто побывал на Венере. Признан
достойным. Иван Иванов. Маг. (Иван извлек из воздуха шикарный букет роз и
молча положил на стол перед Марьей Ивановной. Бабка шевельнула худым
плечом, покосилась на букет.) Признан достойным. Хогард Браун. Спелеолог,
автор трудов по прогнозированию и утилизации энергии землетрясений и...
юморесок. Признан достойным.
- Э, - сказала бабка. - Серьгу убери или смени камень на овальный.
- Сегодня же, Марья Ванна.
Ворон на подоконнике склонил набок голову, прислушиваясь.
- Нури Метти, - продолжал Сатон. - Кибернетик, механик-фаунист.
Генеральный конструктор Большой вычислительной машины. Признан достойным.
Бабка чуткими глазами оглядела учеников и подобрела. Видимо, они
понравились ей своей серьезностью.
- Марья Ивановна будет вести практические занятия, поможет вам овладеть
некоторыми навыками. - Сатон поцеловал бабку в щеку и вышел.
- Вазу с водой, - ни к кому не обращаясь, сказала бабка. Хрустальная
ваза возникла перед ней, и бабка поставила в нее цветы, чтобы они не
завяли. Потом принесла объемистую плетеную корзину.
- То, чему я вас научу, - начала она, - может вам понадобиться, а может
и нет, но знать это нужно. Фильмы вы смотрели, таблицы там всякие,
диаграммы изучали, теорию знаете, верю. А я вам преподам главное.
Она достала из корзины тряпочку, расстелила на столе.
- Это пеленка.
Бабка вытащила розового голого младенца, положила на пеленку.
- А это кукла. Учебное пособие. Младенец. Дите. Ясно? Младенец состоит
из рта, живота, ручек, ножек и попки.
- Попки, - повторил Хогард. - Это надо запомнить.
- Дите, - продолжала бабка, - любит чистоту, хорошее настроение,
доброту и чтобы с ним разговаривали или хотя бы агукали. Вот ты, агукни.
Выслушав, как агукает Нури, бабка обиделась.
- Рехнуться можно, - нервно вздрагивая, сказала она. - Нечистая сила
так агукает по ночам на кладбище.
Потом бабка достала из той же неисчерпаемой корзины ролик и в качестве
домашнего задания велела прослушать его и к утру освоить разговор с
младенцем или хотя бы мало-мальски сносное агуканье.
- Если дите отсырело, если у него болит живот, или оно хочет есть, или
его кто ненароком обидел, то дите заходится.
- Как это? - робко спросил Иван.
- Не слышал? Послушай. - Бабка звонко шлепнула учебного младенца, тот
всхлипнул и заревел. Во время жуткого перерыва в реве бабка сказала: - Вот
это и есть - заходится.
- Силы небесные, - пробормотал Рахматулла.
- А с этим можно бороться? - спросил Хогард.
- Вам бы только бороться, - завелась бабка. - Вам бы только трудности
преодолевать. Надо выяснить причину, почему дите недовольно. И устранить.
Например, перепеленать. Но не туго.
Бабка что-то сделала с младенцем, и он замолчал. Ученики столпились у
стола, чтобы лучше видеть. Ворон сел на плечо Хогарда, потянул серьгу, но
спелеолог даже "кыш" не сказал. Потом под пристальным и явно пристрастным
наблюдением бабки все по очереди пытались спеленать младенца.
- Это тебе не по пещерам шастать.
Полою тоги Хогард вытер с лица пот.
- Чего там, я бы смог, но то ручки выскакивают, то ножки.
- Я младенца вам оставляю. Тренируйтесь до полного автоматизма. Чтоб
мне пеленали с закрытыми глазами. Завтра будем проходить купание,
подстригание ногтей, потом варку манной каши, кормление, постановку
клизмы, одевание-раздевание и так далее. Программа обширна.
- И так далее, - сказал Нури, когда бабка ушла. Все подавленно молчали.
- Олле прав, ореол у нас слинял. Я тоже думаю, не слишком ли много
дидактики, статичности, этакой прямолинейности в подходе. Да и непонятно,
чего мы, собственно, хотим от своих воспитанников. Чтобы они стали людьми?
Но каждый из них уже человек без наших усилий. Какова, собственно, цель
воспитания? Не учения, воспитания.
- Ты что, Иван, ты это серьезно?
- А тебе ясно, Нури? Поделись.
- Мне ясно. Я стремлюсь воспитать доброту. Уважение ко всему живому и
сущему. Остальное приложится и без нашего вмешательства. И по части
этого... героизма.
- Брось, - перебил Олле. - Никто не требует, чтобы ты говорил о себе
или Рахматулле. Но на вас смотрят в сотни глаз. Потому и жить надо на
пределе.
- Не понимаю. Предел - это всплеск, это вне будней.
- Пусть так, но кто из ваших воспитанников видел вас в этом всплеске? И
жизнь не из одних будней состоит.
Нури вглядывался в лица друзей, разгоряченные спором, и привычно
угадывал очередную реплику еще до того, как она была сказана. Это
странное, необъяснимое умение пришло к нему на третьем году работы. Иначе
было бы просто невозможно жить среди малолетних гениев с их невероятными
способностями. Нури, как и остальные воспитатели, посещал все занятия,
положенные по программе дошкольного обучения. Он с восторгом слушал
поразительные по чистоте и логике лекции и, потрясенный, сознавал, что
сложнейшие понятия современной науки с легкостью воспринимают его трех- и
пятилетние воспитанники. И все-таки это были обычные дети, нормальные во
всех отношениях. Просто взрослый мир еще не успевал за их развитием, как и
прежние поколения не успевали за своими детьми. Но уже пришло время, когда
человечество стало отбирать из своей среды все самое лучшее для обучения
детей и их воспитания.
Бувескул. Это ж надо: малолетние генетики вывели бациллу учебную
величиной с кулак. Чтобы не сидеть у микроскопов. И питательную среду
подобрали - вишневый компот. Изловчились марсианского зверя приручить -
гракулу. Впрочем, гракула сама лезет к детям. Что там Хогард говорит?
- ...на пределе. Это мне нравится. Если всем вместе. Что-нибудь
необычное, праздничное, выходящее из повседневности, а?
- И помещение найдется. Привлечем общественность, накроем стадион
надувной сферой, поставим растяжки, скамьи этаким амфитеатром. -
Рахматулла прищурился. - Чтоб не под открытым небом... Какой цирк под
открытым небом?
Цирк? Тут Нури засомневался:
- А справимся?
Рахматулла поднял с песка пояс космонавта, похожий на старинный
патронташ, надел его и прижал руки к бедрам:
- Если не мы, то кто? - Он оторвался от земли и завис, опоясанный
голубым сиянием. - Сейчас я вам покажу то, что мало кто на земле видел.
Смотрите.
Рахматулла со страшной скоростью взмыл вверх и тут же вернулся, неся
под мышкой выловленного в поднебесье журавля.
- Вот, пожалуйста.
Журавль, не испуганный - изумленный случившимся, сначала постоял,
шатаясь, потом вырвал с корнем выращенное Иваном деревце, шваркнул ногой,
брызнул песком в морду Варсонофию и клюнул в живот Хогарда. Все это было
проделано в невероятном темпе. В следующее мгновение журавль перешагнул
через Олле и, сопровождаемый громовым хохотом корчащихся на песке
воспитателей, ринулся вдоль берега по мелководью.
На шум вышел из пещеры Отшельник. Он пожевал губами и поправил на
бедрах козью шкуру.
- У вас пупки развяжутся, красавцы. И кому нужен шум? Моя поднадзорная
скотина любит тишину. Она не любит быть напуганной.
Он застыл в недоброй позе официального оппонента.
Но тут прибежали плюшевые львята, полезли обниматься к Варсонофию, и
Отшельник оттаял.
- Какая прелесть, - сказал он. - Как это умиротворяет! А почему эта
птица, - он ткнул перстом в сторону журавля, - околачивается здесь, когда
ей место в небе.
Узнав, в чем дело, и отсмеявшись, Отшельник вернулся в пещеру. Оттуда,
жалуясь на немощи и возраст, приволок неподъемный валун. Он часто таскал с
места на место эту неудобную каменюку, чтобы не ожиреть. Отшельник
утверждал, что перед ним вечно стоят две проблемы: чего б поесть и как бы
похудеть. Он уселся на камень и принял участие в педсовете. Услышав о
цирке, Отшельник оживился:
- И непременно с животными. Я дам Варсонофия. Насовсем.
Все надолго потупились. Хогард, элегантный даже в плавках, послюнил
палец и смазал царапину на животе. А потом Нури сказал:
- Не надо. Мы вас уважаем, Франсиск Абелярович. Даже любим. Но... не
надо. Заснет.
- Это да, это он может, - с горечью признал чуждый лукавства Отшельник.
- Тогда, знаете, вам надо связаться с Айболитом, у него есть свободные из
команды выздоравливающих.
- Ладно, животных я беру на себя, - сказал Олле. - Из любви к детям. И
познакомьте меня с той девчушкой, что щенка жалела.
...Вылез из воды и высох Гром. Варсонофий и львята давно скрылись в
пещере, и оттуда доносился молодецкий храп. Явилось на водопои
поднадзорное стадо антилоп, и, наконец, возник и укоризненно маячил
неподалеку домовый кибер Телесик, он же по совместительству животный
смотритель. Маячил, давая понять, что костер и шум мешают обитателям леса
и что пора бы всем по домам.
- Циррк!
В пространстве родилась мелодия и высветлился луч, в котором парил,
снижаясь кругами, гигантский ворон.
- Циррк!!
Луч растекся розовым сиянием, и Ворон уже казался красным. Ленивые
взмахи его крыльев рождали ветер, трогающий запрокинутые лица. Было
слышно, как хрустальные шарики падают на хрустальное блюдо.
- Циррк!!! - кричал Ворон.
Вспыхнул свет и залил весь цирк, и скамьи, заполненные зрителями -
детьми и взрослыми, и светлый узорчатый ковер на круглой арене. Ворон
черный, обычных размеров, опустился в центр ковра рядом с великолепным
снежно-белым попугаем.
Взмахнул волшебной палочкой маэстро, и под звуки труб в черном смокинге
и ослепительной манишке вышел на арену невероятно импозантный Хогард
Браун. Чуть подвитые локоны ниспадали на его благородный лоб, под
стрельчатыми бровями благодушно светились глаза.
Он сделал величественный жест. Музыка смолкла.
- Начинаем представление. Большая разнообразная программа. Для детей
всех возрастов, от двух до ста и более. Сегодня вы увидите то, что вы
увидите! А сейчас на арене мастера разговорного жанра. Попугай Жако!
Прошу!
Попугай взлетел и опустился на вытянутую руку ведущего.
- Рекомендую, - дикция Хогарда была безупречна, - известный лирик с
бассейна реки Амазонки.
Попугай кланялся во все стороны, приговаривая:
- Благодарю, благодарю.
- И черный ворон, - продолжал ведущий. Ворон уселся на второй руке. С
вороном многие были знакомы, а кое-кто ему даже сочувствовал. Жил он с
белой вороной, и, видимо, жил плохо. Грустный и всегда чем-то
расстроенный, он обычно целыми днями сидел на ветке клена неподалеку от
развилки с гнездом и избегал контактов. Однако, было замечено, после
развода он заметно оживился и даже помолодел. Последнее время он подолгу
беседовал с Олле и часто посещал рощу у дома Сатона, где безвылетно жил
белый Жако. Сейчас Ворон выступал в новом амплуа, и ему одобрительно
похлопали.
- Долгожитель, - сказал Хогард. - И прорицатель.
- Это веррно. Я мудрр от пррирроды.
Попугай захохотал:
- Прорицатель. Ну предреки, что ждет меня сегодня?
- Могу. Ты потеряешь перо из хвоста своего.
Хогард взмахнул руками, и птицы исчезли.
- Первый номер нашей программы. Человек и конь.
Погас и вновь вспыхнул свет. И не было уже арены и цирка, а была степь
без края и одинокое дерево у ручья. Склонился к ручью пятнистый олень и не
видит, как охотник ползет, скрываясь в траве. Просвистело копье и
вонзилось кремневым наконечником в землю, не долетев до цели. Олень
оглядел качающееся неровное древко копья и через мгновение исчез, словно
растаял вдали. Охотник, сутулясь, посмотрел ему вслед, вытащил из плеча
колючку, подобрал копье, залез на дерево и замер, поджидая добычу.
И тогда возник конь. Он летел, распластавшись над степью, а грива его
сливалась с травой. Восторгом загорелись глаза охотника, и, когда конь
остановился у ручья, упал он ему на спину, вцепившись в гриву.
Пронзительно заржал, взметнулся конь, и исчезла степь. На арене на
золотом коне без седла и узды, раскинув руки, мчался обнаженный по пояс
Олле. Он кричал что-то и смеялся, и свистел ветер, нет, это музыка, слитая
с движениями коня, со смехом всадника, с аплодисментами и криками детей,
звучала в цирке. На всем скаку конь замер, в двойном сальто Олле перелетел
через его голову и стал на ноги. Он поклонился зрителям.
- Олле!
Он подошел к коню, обнял его и поцеловал в фиолетовый глаз. Конь
вытянул шею, бережно положил ему голову на плечо. Так они и ушли с арены.
Вышел Хогард с попугаем на плече. Хохолок у птицы топорщился, глаза
были закрыты.
- Ты что такой хмурый, Жако? Доверься. Здесь все свои.
Попугай оглянулся и сказал на ухо ведущему:
- Меня беспокоит предсказание. Я, конечно, не верю, но рисковать не
хочу. Очень уж я впечатлителен. - Он взлетел и уселся на трапеции под
самым куполом.
- Следующий номер...
Мимо ведущего на арену выбежали пять волков. Они медленной рысью
сделали круг вдоль барьера и уселись конвертом мордами к центру. А в
центре - матерый волчище.
- ...хоровой вой. Волки своют песню "Среди долины ровныя".
Сначала жутким, на уровне инфразвука, воем начал вожак. Волки вступали
в песню по одному. В темноте пять кругов света выхватили пять одинаковых
фигур. Под куполом возникло желтое пятно, сфокусированное на попугае.
Волки наподдали.
- Как они свылись! - вплелся в мелодию голос Хогарда. - Нет, как они
вывывают... вот это... слышите?
Виолончель повторила мелодию. Хор смолк, и лишь вожак - он уже остался
один в своем пятне, - пригнув голову, приканчивал песню на той же низкой
ноте.
Засвистела, заскулила вьюга.
- Один.
Кто-то всхлипнул на весь цирк.
- Холодно серому...
Поземка крутила снежные вихри вокруг неподвижно лежащего зверя.
- Голодно.
Над волком поплыли лунные сумерки, и уже какие-то пятилетние из
публики, хлюпая носами, активно устремились на арену согреть замерзшего,
накормить голодного, обласкать одинокого...
Снова вышел ведущий:
- А сейчас то, что нужно всем, и детям, и взрослым: иллюзия! На арене
маг. Иван Иванов!!!
Маг появился верхом на слоне, держа в руках небольшой сундучок. Он
раскрыл его и выпустил воздушный шарик. С тихим звоном тот поплыл в зал и
опустился кому-то в руки.
- Каждому по шарику. С бубенчиком, - сказал Иван.
Из сундучка один за другим поднимались разноцветные шарики, но не было
никакой суматохи, потому что каждый шарик знал своего хозяина и летел к
нему. А потом в цирке медленно потемнело, а шарики засветились разноцветно
в руках детей, и это было хорошо, так потом сказала бабка Марья Ивановна и
пояснила:
- На празднике ребенок с шариком - это совсем не то, что ребенок без
шарика.
Тут слон, обняв хоботом, снял с себя Ивана, подпрыгнул и повис над
ареной, как неуклюжий аэростат. Его ухватил за хвост униформист из
акселератов старшей группы и увлек за кулисы. Всем стало ясно, что слон
тоже был надувной.
Маг сбросил с себя черный, в золотых звездах плащ, поклонился зрителям,
пуская из глаз синие огни. А плащ, трепеща, поднимался над ареной все
выше, постепенно превращаясь в ворона. Попугай слетел с трапеции навстречу
ему.
Иван раскинул руки крестом и вытянул указательные пальцы. Ворон и
попугай вцепились в них, взмахнули крыльями и подняли мага.
- Не чувствую тяжести, - сказал Жако.
- Чарродей, - проговорил Ворон. - Рразве в нем вес?
Птицы кружили над ареной, унося волшебника, и исчезли под куполом в
темноте. И всем стало ясно, что Иван Иванов действительно великий маг.
Пока зрители дули на покрасневшие ладошки, на арене снова появился
Хогард. Он снял смокинг и облачился в сверкающую броню - легкую, не
стесняющую движений кольчугу с нашитыми на плечах и груди серебряными
пластинками.
- А теперь - я! И недрессированный хищник. - Он положил на ковер
свернутую кольцом веревку. - Задача: связать хищника, не повредив его.
Наведенное силовое поле, угадываемое по радужным бликам, накрыло арену.
Хогард оглядывал полутемный цирк смеющимися глазами.
Бесшумно, стелясь над ковром, выскользнул на арену пятнистый барс и
серой молнией метнулся к Хогарду. Дальше все слилось в ревущий клубок и
вихрь. Через несколько мгновений клубок распался. Хогард снова стоял в
центре арены, скрестив руки на груди, а у ног его шипел и плевался
опутанный веревкой неповрежденный хищник. Цирк ошеломленно молчал.
- Извините, ребята, - смущенно улыбнулся Хогард. - Видимо, я поспешил,
да? Вы и рассмотреть не успели? Но знаете, я его просто боюсь, ужас как
царапается. Не беда, мы сейчас повторим номер.
Он уволок барса, и тут же на арену выбежала крохотная девчушка. На ней
была легкая кольчуга с нашитыми серебряными пластинками. Комично вальяжная
и серьезная, она, копируя движения Хогарда, положила на ковер свернутый
кольцами шпагат.
За кулисами послышались взволнованные голоса, возня и звяк металла.
Вышел Нури - в каждой руке по пистолету, заряженному, судя по всему,
мгновенно усыпляющими пулями. Бабахнет из такого - и даже если попадет
тебе только в кончик хвоста, все равно тут же лапы кверху, усы книзу и
густой сон, как после неожиданного обеда. Оглядываясь, выбежал Гром в
колючем наружу ошейнике и встал неподалеку, готовый к хватанию и
удержанию. Напряжение нарастало. Взорвался тревожной дробью барабан в
оркестре, Нури вскинул пистолеты, ощетинился Гром. Смолк барабан, и вот,
стелясь над ковром, выскользнул на арену взъерошенный котенок, маленькая
копия грозного барса. Выскользнул и сел, таращась в хохочущую темноту,
свежий, как майская роза. Этот будущий крупный специалист по мышам почесал
себя за ухом, потянулся.
- Барсик!
Котенок прыгнул к девчушке. Она подхватила его на лету, прижала к себе,
не спеша опутала лапки шпагатом, положила на ковер и застыла, скрестив
руки на груди. Цирк приветствовал ее восторженными аплодисментами.
Хогард и Нури, демонстративно тужась, уволокли котенка за кулисы, а
потом Хогард, опять в смокинге, объявил коротко:
- Йог.
- Рахматулла, здравствуй! - крикнул с трапеции попугай.
В чалме, в набедренной повязке, сложив ладони, Рахматулла кланялся на
четыре стороны.
- Демонстрация элементов высшей йоги, - сказал он. - Протыкать себя
гвоздями или впадать в каталепсию я не буду - это так же неинтересно, как
медведь с кольцом в носу.
Два слона отбуксировали на арену огромный стеклянный аквариум -
бассейн. В голубоватой подсвеченной воде плескался и пускал пузыри
дельфин. Слоны приставили к бассейну две ваги с прорезями. Хогард подавал
сабли, а Рахматулла подбрасывал платок, разрубал его саблей и вкладывал
каждую в пазы ваг, образуя лестницу. Хогард от барьера до лестницы полил
ковер бензином и, уходя, успокоил:
- Ковер из негорючей синтетики.
Пламя взметнулось, обдав жаром зрителей, и в эту огненную дорогу шагнул
Рахматулла и пошел по ней в огне до плеч. Загорелся свисающий конец чалмы,
йог зажал его в кулаке, поднялся по сабельной лестнице и прыгнул в
аквариум вниз головой.
- На бедного мишку все шишки! Как пить дать утопнет! - возопил попугай.
Обгоревшая чалма плавала на поверхности. Йог уселся на дне, скрестив
йоги. Возле него крутился встревоженный дельфин. Рахматулла погладил его:
все в порядке, спасать не надо.
Минут через десять невредимый йог встал, ухватился за край бассейна,
рывком перекинул тело и повис на стенке снаружи, не доставая до ковра
сантиметров двадцать. Прожектор поймал его в белый круг, в тишине
послышался хруст, и было видно, как толчками удлиняются руки - кости
выходили из плечевых и локтевых суставов. Рахматулла встал на ковер,
опустил руки, и они коснулись лодыжек. Потом канатами взбугрились мышцы,
возвращая кости на свои места.
- Группа дрессированных ослов! - грассируя, выкрикнул сверху попугай. -
Чудеса самодрессуры!!!
Что творили на арене веселые ослы, описать невозможно. Это надо было
видеть. Такие добродушные и совсем вовсе не упрямые.
До позднего вечера продолжалось представление. Выбегали на арену гиены,
сытые, умытые, ничему специальному не обученные и потому добрые. Они
играли друг с другом и с Олле. Приходил медведь без следов радикулита, и
кувыркался на арене, и боролся с Нури, и вообще всячески веселился сам и
веселил зрителей. Он долго не хотел уходить, и тогда Олле уложил его в
мешок и унес на спине куда-то.
С нервическим хихиканием попугай вырвал у себя из хвоста перо:
- Я весь издергался, извелся в ожидании. Покончим с этим и забудем.
Из-под купола спустились журавли, исполнили танец маленьких лебедей и
важно ушли за кулисы.
Была коррида. И неуловимы были движения безоружного Нури, когда бык
проносился мимо, и застывал от удара ладонью в холку, и снова кидался,
оскорбленный пренебрежением к своей мощи и ярости.
То стихал, то вновь вступал оркестр, сопровождая выступления, вспыхивал
маленький фейерверк, и шутихи крутились под куполом, брызгаясь
разноцветными огнями.
И было еще много разного, интересного и поучительного, смешного и
серьезного в том представлении. Словом, праздник удался на славу.
...Подходил к концу летний сезон. Скоро прибудут родители и увезут
детей по домам, а здесь останутся только ребятишки сотрудников центра ИРП
- несколько групп дошкольников со своими постоянными воспитателями.
Предстояла длинная шестимесячная пауза. Олле привлек на это время Нури в
организованную ИРП службу экологического патрулирования, Рахматулла должен
был прочесть цикл лекций в жмеринской школе йогов. У Ивана накопилась куча
дел во Всемирной ассоциации магов, где он был председателем. А Хогард
уговорил няню Марью Ивановну взять его на углубленную стажировку. И
предстояло еще многократное посещение воспитанников, проживающих на разных
континентах: по статусу и по совести воспитатель становился полноправным
членом семьи воспитанника. А еще нужно было время, чтобы просто жить,
смотреть на людей и звезды, гладить зверя по шерсти, выращивать картошку и
розы и ходить под дождем по лужам...
Утром Нури и Хогард провожали старшие группы в пеший поход по
побережью, долго разговаривали с инструкторами, проверяли рюкзачки, не
туго ли затянуты лямки, не жмет ли обувь. Нури еще раз убедился в
исправности самобеглой тележки. Вроде все было в порядке, но беспокойство,
уже ставшее привычным, не покидало его. Ох уж эти походы с их вечными
неожиданностями, со стертыми ногами, синяками и занозами, с волдырями от
крапивы и комаров. Сидели бы дома, что ли. Или взять орнитоплан и
незаметно следом, а?
Он поймал понимающий взгляд Хогарда и засмеялся:
- Тебя тоже родительские мысли гнетут?
- Ой, гнетут... Марь Ванна говорит, что это первый признак
профессионализма...
А по влажному песку, почти в полосе прибоя, пяти- и семилетние, уходя,
голосисто орали старинную пиратскую песню:
Пират, забудь про небеса,
Забудь про отчий дом...
Чернеют дырья в парусах,
Протыкнутых ножом
Следом чуть в стороне бежала тележка, груженная палатками и
аквалангами.
- Красиво поют. Ладно, пойдем к себе, - сказал Хогард. - А это еще что
такое? И сюда добрались?
Между акаций, ухватившись за стволы, этаким гамачком висел марсианский
зверь гракула. А в гамачке, шерстяном и мягком, разметавшись, сладко
посапывали два голыша из ползунковой группы. Гамачок слегка покачивался, и
то ли действительно звучала, то ли мерещилась колыбельная.
Воспитатели на цыпочках отошли в сторону.
- Мне иногда кажется, что она вполне разумна, - проговорил Нури. От
акации явственно донесся приглушенный смешок.
Ночью дежурил Хогард. Он обошел спальни, укрывал тех, кто был раскрыт,
проверял еще раз защиту от летающих и ползающих насекомых. Лесные шорохи и
звуки не мешали ему, от океана доносился пахнущий соснами и водорослями
ветерок. Было спокойно, и легко думалось.
А на окне, в аквариуме, мутант бувескул высветлял кем-то тайно налитый
вишневый компот. Без косточек.
Last-modified: Fri, 20 Oct 2000 19:42:47 GMT
